| Sirdar | Дата: Вс, 25.12.2011, 23:43 | Сообщение # 1 |
|
Тренер
Группа: Модераторы
Сообщений: 153
Статус: Offline
| Независимый взгляд
1 июня 2005 (18)
ЕВГЕНИЙ ХУДОВЕКОВ
Мы - на вершине!
Отважные альпинисты из Архангельска и Северодвинска покорили недоступный Эльбрус
В АРХАНГЕЛЬСК вернулись тридцать отважных альпинистов, повторивших в День Победы подвиг советских воинов, которые в 1943 году водрузили на вершине флаг СССР, сбросив с Эльбруса фашистскую свастику.
Своими воспоминаниями о восхождении с нами поделился инструктор, заядлый альпинист Валерий Проклов, который и руководил архангельскими смельчаками.
- Наша команда, составленная из архангельских и северодвинских альпинистов, ведомая председателем областной федерации альпинизма Михаилом Ишутиным, для начала акклиматизировалась в ущелье Адыр-Су. Мы совершили восхождения на две вершины Главного Кавказского хребта первой категории сложности, после которых новички получили значок "Альпинист России".
Во время акклиматизации чувствовали себя то полярниками, заброшенными за тридевять земель, то забытыми первопроходцами, отрезанными от цивилизации. Даже сравнивали себя с героями популярной рекламы кофе, ибо фраза "Я завтра первый пойду!" стала жизненным кредо, а принятие снежного душа превратилось в абсолютно реальную ситуацию. Постоянный снег и промокшая одежда сделали свое "черное" дело, часть покорителей кавказских вершин буквально выпадала "в осадок", и вместо слова "НЕ ХОЧУ" старалась примерить на себя слово "НЕ МОГУ".
- Валерий, а что было после акклиматизации?
Цивилизация
- Пятого мая мы устроили себе праздник, спустились подышать кислородом в высокогорный поселок Терскол, где была не только цивилизация с горячими шашлыками и холодным пивом, но даже и мечеть с вечерней молитвой муллы. Было как-то неожиданно, что в поселке не шел снег.
День шестого мая оказался уникальным для восхождения на Эльбрус. Его двуглавые вершины упирались в ультрафиолетовое небо, а заснеженные склоны отражали невыносимо яркое солнце, слепившее глаза даже сквозь темные стекла очков.
Штурм
От станции Мир, где заканчивается канатная дорога, для нас путь был только один - к вершине. И мы медленно, как в цветном сне, - эдакий караван из ярких одежд с огромными рюкзаками - двинулись штурмовать свои мечты, а точнее, свои сердца. В телах - эйфория, раскисший снег радостно давит высокогорные ботинки, а душа мечется между вершинами, телом или просто летит на шаг впереди тебя. Однако в этот день мы смогли добраться лишь до бывшего Приюта-11, который находится на высоте 4200 метров.
Пока в снегу копали площадки под палатки, наступил вечер, а с ним и неприятные известия. К Эльбрусу подтягивался южный фронт непогоды. Вал огромных черных облаков уже накатывал на вершины Главного Кавказского хребта.
Спасатели
- Какое же было принято решение?
- Спасатели из МЧС посоветовали нам вообще не идти на Эльбрус до десятого мая или ловить "окно" 7 мая с утра до середины дня. Сказали они это весьма убедительно, и мы поняли,что шансы на безопасное восхождение у нас минимальны.
Кстати, трагедия произошла с командой мастеров спорта, вышедших на восхождение Эльбруса 8 мая. На Восточной вершине пропал заслуженный мастер спорта Михайлов Сан Саныч.
Коварство гор я в полной мере ощутил на себе. Ровно десять лет назад, именно на 50-летний юбилей Победы, 9 мая на Восточной вершине также пропал мой лучший друг Саша Трофимов. К сожалению, навсегда.
Совет
- Как развивались события дальше?
- Ночью сильнейший ветер стал срывать со склонов снег, а наша палатка шуршала, скрипела и пыталась улететь в неизвестность. В два часа в нашей "кают- компании" состоялись совет и чайная церемония. Восхождение на Эльбрус оказалось под большим вопросом, многие альпинисты понурили головы. Но в пять утра прозвучала команда Михаила Ишутина "Вперед!", и все сомнения остались позади.
Испытание
До скал Пастухова шли довольно медленно и группами, придерживаясь простых правил: не догонять переднего, не идти нога в ногу, не дышать в затылок. Во- первых, это не нарушает принцип движения, а, во-вторых, твой товарищ не развернется и не треснет тебя ледорубом (кстати, альпинисты всегда ходят в касках).
Ветер усиливался с каждой минутой. Многие останавливались, уходили вниз, звучали фразы, что нет погоды, что сильный ветер, что сегодня взойти невозможно!
Кто-то сказал, что альпинизм - это длительные периоды скуки, изредка перемежающиеся с моментами дикого ужаса. Ужасным было то, что после того, как ветер буквально опрокидывал тебя, надо было опять подыматься на несколько шагов вверх по тропе, а это очень выматывало.
Задыхаясь, все-таки дошел до седловины. Смотрю, а там наши архангельские парни спинами к ветру сидят. Мишка Ишутин, как по набережной, вокруг бегает. То ледовую пещеру найдет, то ребят подбодрит.
Немцы
Подошли еще двое альпинистов с Урала, подтянулись и три немца с проводником. Всем стало весело, шутки посыпались, прибаутки... Когда одного из немцев спросили, трудно ли ему, он ответил, что сейчас самое трудное - писать через пятнадцатисантиметровый слой одежды. Нам же с одеждой очень повезло. В ней мы не чувствовали ветер, и нас не волновали проблемы немца.
- Какое на вас впечатление произвели альпинисты из Германии?
- Замечательное. У альпинистов не существует национальностей, в горах мы все равны. Каждый относится к другому с большим уважением, понимая, что пришел твой собеседник, чтобы очутиться рядом. Я часто встречаю немцев и на вершинах других гор.
- Дальше вы пошли вместе с новыми знакомыми?
- Нет, немцы с проводником решили идти на Западную вершину, ну а мы им в противовес - на Восточную. На ее склонах, к тому же, ветра меньше. Ведь горы тем и хороши, что каждый находит в них собственную цель. Уже внизу проводник немцев нам сказал, что мы очень красиво шли, дружно, а его подопечным пройти свой маршрут также "элегантно" не удалось. Так и осталось непонятно - взошли немцы на Западную вершину Эльбруса или нет. А мы взошли!
Девятого мая в продолжающуюся непогоду мы двинулись в обратный путь. Встретили компанию водолазов, тренировавшихся дышать без воздуха, и группу немецких горнолыжников. Мы всех поздравили с праздником Победы. Последние промолчали...
Планы
- Валерий, покорение Эльбруса стало уже историей. Что ждет наших альпинистов в ближайшем будущем?
- Дальше будем усердно тренироваться, у нас есть свои амбициозные планы. Не буду раскрывать всех секретов, но скажу, что мы наметили беспрецендентное восхождение. Возможно, пойдем осваивать Гималаи, а может быть,горы в Южной Америке.
Хотим оставить свой северный след в мировом альпинизме. К тому же и в России хватает заповедных мест, где еще не ступала нога альпиниста. Например, горы Бизенгии в районе Сванегии на Кавказе...
Источник arhpress.ru/neboz/2005/6/1/20.shtml
ЗА ПОВОРОТОМ ВЕРШИНА
(Новелла для чтения и кино,
написанная на основе были,
услышанной от восходителей
на высокие горы)
По коридору жесткого купейного вагона, ища кого-то глазами, идет высокая, тонкая девушка в гарусном спортивном костюме.
Она проходит мимо распахнутых дверей нескольких купе.
Вот четыре парня, обнявшись за плечи, поют для своих слушателей, тесно усевшихся на полках, забавную институтскую песенку на извечную тему о бессердечии сухаря-профессора и адских страданиях их брата-студента…
Вот в присутствии двух восторженно охаюших девиц белобрысый парень в толстом свитере демонстрирует чудо-фокусы: втирает в лоб монету, показывает пустые ладони, а затем достает ее из уха. Он берет со столика пончик, второй, отправляет их в рот и на этот раз, к возмушению девушек, сконфуженно потирает живот – нет, пончики уж обратно не вернешь…
Вот в мягком свете настольной лампы два студента позируют третьему. Тот быстрыми, уверенными взмахами карандаша заканчивает набросок…
Девушка проходит дальше, и только в темном тамбуре, у полуоткрытой двери в проносящуюся мимо ночь, находит того, кого искала.
– А он упорно ищет одиночества, – нараспев бросает она, поигрывая длинной нитью бус, свисающих с шеи. – По всему вагону ищу, Кямиль.
– Я не могу ни петь, ни показывать фокусы, ни рисовать, – усмехается Кямиль, докуривая сигарету.
Это очень рослый, крепко сбитый черноволосый юноша, тоже одетый в спортивный костюм.
– Зато они не умеют так лазить по горам, – говорит девушка.
– Это верно, – вынужден согласиться Кямиль.
– Тогда пойдем, – предлагает девушка. – Пусть они поют и фокусничают для тебя.
– Нет, Севда, – качает головой Кямиль.
Он выкидывает окурок за дверь.
– Тоска. Стоит появиться в купе, как фокусник Саша немедленно предложит заниматься с ним по палеонтологии, а весь наш хоровой квартет – подтянуть по истмату, – добавляет он.
– Каждому свое, – поджимает губы Севда.
– Да, – опять соглашается Кямиль. – Я ждал каникул, чтобы сказать именно это.
– И ты скажешь, – пылко подхватывает Севда, придвигаясь к нему ближе. – Я уже вижу главный вестибюль института, прямо – стена, а на стене твой портрет, Кямиль… Никто не проходит мимо, чтобы не заметить: вот наш самый прославленный. Самый знаменитый питомец…
Ее горячность заставляет Кямиля немного смутиться.
– Пока там висит длинный список студентов-хвостовиков, – раздумчиво произносит он. И тут же протягивает руку к шее Севды.
– Ты дашь мне эти бусы, Севда?
– Зачем? – удивляется Севда.
– На Гарлыдаге сложен из камней тур, через несколько дней они будут лежать внутри этого тура, – торжественно произносит Кямиль.
– Очень красиво, – хлопает в ладоши Севда. – Обязательно!
Они стоят рядом и видят свое отражение в стекле окна.
…Точно так же их головы отражаются в голубых водах небольшого горного озера. Уже утро, и в озере – Севда, Кямиль, а дальше, как на ладони, небо, а в небо устремил свои вечные снега Гарлыдаг, окруженный двумя пиками пониже.
– Гарлыдаг, конечно, не самая высокая кавказская гора, но восхождение на нее – «КВТ», категория высшей трудности, – слышится задумчивый голос Кямиля.
На воде появляется его рука, скользящая по очертаниям пика.
– Три «жандарма» закрывают путь к вершине, тут надо быть и скальником, и ледовиком, – говорит Кямиль.
– Последний срок выхода – пятые сутки, двенадцатого дня, – говорит Курбанов Кямилю.
– На моих сейчас шесть пятнадцать, – деловито отвечает Кямиль, сверяя свой хронометр с часами начальника.
– Как мы будем без тебя, Тофик? – спрашивает один из парней-певцов, когда Тофик равняется с ним.
– Пойте трио на заре и на закате, я буду вам подпевать оттуда, – смеется Тофик, показывая на небо.
– Прощай, прекрасная половина человечества, – кричит Саша. Он снимает с пояса ледоруб, манипулирует им перед девушками, но ледоруб падает на землю.
– Осечка, – глупо кланятся Саша, уходя дальше.
Кямиля догоняет Севда.
– Ты ничего не забыл? – торопливо спрашивает она. – Ничего не забыл?
– Не забыл, – ласково говорит Кямиль, дотрагиваясь до своего нагрудного кармана.
Он оглядывается на провожающих.
– По полному набору: до свидания, худафис, салют, аривидерчи! – кричит он. Он, прибавляя шаг, догоняет Фарамаза.
– Ауфвидерзейн! – кричит кто-то из ребят.
– Адью, – вторит ему другой.
– Гуд бай, – уже еле слышится над горами.
Севду окружают машущие руками девушки.
– Девочки, – мечтательно произносит Севда, не отрывая взгляда от удалявшейся цепочки спортсменов. – А ведь он вернется обратно уже знаменитостью…
– А если нет? – говорит девушка с веснушками.
– Что вы? – даже пугается Севда.
…Кямиль утирает пот со лба.
Все четверо уже стоят на самой верхней точке первой высоты траверса, кое-где покрытого белыми пятнами снега.
– Пониже – пещеры, – протягивает вниз свою палку Фарамаз. – Можно заночевать.
– Куда заночевать? – огрызнулся Кямиль. – Чуть за полдень перевалило. До ночи успеем перебраться через второй пик.
– За ним ночевать хуже, – невозмутимо говорит Фарамаз.
– Двинулись, – первым начинает спускаться Кямиль.
Фарамаз невозмутимо перегоняет его, идет впереди.
– Может, правда, заночуем? – предлагает Саша.
Кямиль приостанавливается.
– Устроимся в пещере с комфортом: обед приготовим, приемничек, – хлопает Саша по транзисторному приемнику на груди.
– Есть голос в поддержку? – обрашается Кямиль к Тофику.
– Голос есть? Есть, есть, – поет тот на мотив известной оперетты. – Отдохнем? Отдохнем!
– Мнение выслушаны. Решение старое: перейти через второй пик, – резюмирует Кямиль, направляясь за проводником. Вздохнув, ребята поплелись вслед.
Спуск легкий, и альпинисты движутся без особого напряжения, даже не подстраховывая друг друга: мелькают ноги в мягких чустах с войлочными голенищами, за ними одна пара ног в горных ботинках, вторая, третья.
…Ноги проводника осторожно прощупывают заснеженный выступ. Делается упор сучковатой палкой, потом – медленный шаг.
Другой спуск. За спиной альпинистов просматривается гребень второго пика, и теперь им приходится намного труднее. Все трое в «связке», – через плечо и подмышку каждого перекинута веревка, конец которой держит проводник. Фарамаз несколько медлителен, но за этой медлительностью угадывается опыт горца. Он выбирает удобную позицию. Ослабляет веревку, выжидающе смотрит вверх.
Кямиль не задерживает группу ни на мгновение: два– три движения, и он уже рядом с Фарамазом. Бодр и весел замыкающий цепочку Саша. Но Тофик, видимо, чувствует себя плохо: он облизывает потрескавшиеся губы, каждый метр спуска дается ему волевым усилием.
Вот он не сумел устойчиво укрепиться на месте продвинувшегося дальше Кямиля, закачался. Выпрямляясь, он непроизвольно задел камень.
Камень покатился вниз, на Кямиля, Кямиль виртуозно, по ходу падения, пинком толкнул камень в сторону. Обрастая другими камнями, в плотный слой облаков поползла грохочущая темная масса.
Глухие удары под облаками, напоминающие взрывы, потрясли тишину.
Саша жестом показывает Кямилю, что с Тофиком неладно.
– Выпей лимонный сок, – советует Кямиль. – Мало уже осталось.
– Тофик, – отбирает у него термос Саша, – я останусь с тобой.
– Почему? – быстро спрашивает Тофик и сам же отвечает, обращаясь уже ко всем: – Потому что я чуть не свалился на траверсе, испугался, а с перепугу решил притвориться больным?
– Ты болен, простыл, – возмущается Саша. – У тебя кашель.
– Правильно, – подверждает Тофик. – Воспаление легких, плеврит, скоротечная чахотка. Дай сюда термос.
– Тофик! – строго останавливает его Кямиль.
– Извини, Кямиль, – укладывая газовую плитку, говорит Тофик. – Поддался страху, решил, что отлежусь в мешке, пока вы подыметесь…
Он выпрямляется, прилаживает ранец на спину.
– Извини, – обезоруживающе просит он.
И, открыв полость палатки, выходит.
…Упрямо закусив губу, стараясь шагать ритмично, Тофик поднимается по пологому подъему, покрытому фирном.
Впереди Кямиль, Саша, Фарамаз.
Сумрачное раннее утро, порывами дует ветер. Саша равняется с Фарамазом.
– Хуже нет, когда ровно, – отдувается он. – Незаметно, а пыхтишь: с третьей скорости переходишь на первую.
– Хуже тоже бывает, – философски замечает Фарамаз.
– И ветер, будь он проклят, – беззлобно чертыхается Саша, пытаясь завязать беседу. Фарамаз молчит, смотря себе под ноги.
Саша отстает, ждет, когда приблизится Кямиль.
– О чем задумался? – надоедает он теперь уже Кямилю.
– О тяжести бус, – загадочно отвечает Кямиль. – По-твоему, сколько весят простые женские бусы?
– Какая имитация? – с небрежным видом знатока спрашивает Саша.
– Имитация? – не понимает Кямиль. – Обыкновенные стеклянные бусы, длинные.
– Сто граммов, – уверенно говорит Саша. – А что?
– Спасибо за справку, – благодарит Кямиль, давая понять, что он не намерен болтать.
Саша отстает, ждет, когда приблизится Тофик.
– Терпимо? – бодро окликает он его.
– Иди, иди, – зло отзывается Тофик. – Себя жалей, вертишься, как волчок.
– У всех минор. Отчего бы? – сокрушается Саша. – От бульона?
Фарамаз исчезает за гривкой, Кямиль тоже.
– За поворотом – вершина! – торжественно объявляет Саша, тоже исчезая.
Тофик на ходу достает флягу. Глотает сок, морщится. Он торопится тоже завернуть за гривку, заворачивает и разочарованно останавливается.
Вершины Гарлыдага не видно. Виден только последний «жандарм» – почти гладкая, отвесная стена, на которой угадывается начало ледяных полей, восходящих к вершине, но сама вершина закрыта плотной клубящейся пеленой тумана.
– Нельзя, – показывает палкой вверх Фарамаз.
– Чего нельзя? – Встревоженно переспрашивает Кямиль, хотя отлично понял его.
– Гарлыдаг закрывается, – флегматично говорит Фарамаз. – Обратно надо.
– Что? – принимает это за шутку Саша.
– Обратно? – невольно выдает свою радость Тофик.
– Назад? – хмурит брови Кямиль. – Топать назад, когда осталось рукой подать?! Один поворот, и …
– Метров семьсот-восемьсот, – вслух прикидывает Саша.
– Отступить? Вернуться в лагерь? У тебя сердца нет, старик, – уже кричит Кямиль.
– Нельзя, – коротко повторяет Фарамаз. – Закрывается.
– Черт с ним, пусть хоть извергает пламя. Пусть рушится, – в бешенстве гремит Кямиль. – Двинулись!
– Не пойду, – мотает головой Фарамаз.
– Не просим, – отрезает Кямиль. – Саша, Тофик, ко мне.
Он уже овладел собой.
– Пусть остается, – тихо, но властно говорит он ребятам. – Сами пойдем. В конце концов, что эта мумия прибавляет к нашей технике? Что, кроме обузы?
Опершись о палку, Фарамаз бесстрастно смотрит на них. Альпинисты удаляются от него. Они уже вплотную приблизились к «жандарму», сделали связку. Выбрав несколько складок, Кямиль первым начал форсировать стену. За ним пошли Саша, Тофик.
Кямиль подтянулся на руках. Укрепился на складке, закинул петлю за выступ, забрался сам, потом помог Саше, Саша начал помогать Тофику, а Кямиль уже переметнулся вправо, ища новую складку, чтобы запустить новую петлю. Издали они напоминают странных насекомых, зигзагами ползущих по бело-черной скале.
Фарамаз не выдерживает.
Когда Кямиль, преодолев еще один этап, выбирается на крохотный кулуарчик, он, к своему изумлению, обнаруживает, что старик уже здесь.
– Крючья, – просит Фарамаз.
И, взяв крючья, не сказав ни слова, Фарамаз, опять же используя только свою палку на еле видимых трещинах, уходит вверх.
На кулуарчик выбирается Саша.
– Это фокус, – восхищенно восклицает он , глядя на мелькающие над ним мягкие чусты Фарамаза. – Автомат. Навалясь телом на веревку, на кулуарчике появляется вконец обессиленный Тофик.
– Двинулись! – приказывает Кямиль, устремляясь вверх за Фарамазом.
Тофик дожидается, чтобы Саша освободил место, а когда ноги Саши оказываются над его головой, присаживается на корточки, достает флягу. Опять делает судорожный глоток.
Фарамаз движется по мелкому углублению в стене, приняв почти перпендикулярное положение: руки на одной грани углубления, ноги – на другой.
Кямиль снизу видит только полы его чухи, перепоясанной тоненьким ремешком, и свисающие с запястья четки.
Достигнув конца углубления, Фарамаз, не распрямляясь, вбивает в скалу крюк. Используя его, как блок, помогая друг другу, альпинисты одолевают еще десяток метров. Это очень сложный подъем, и порою кажется даже невероятным, что люди способны двигаться по такой стене.
Вот руки Фарамаза цепляются за небольшую заиндевевшую складку, он медленно подтягивается вверх…
Вот руки Кямиля, повторяющие все, что делал старик…
Вот руки Саши, Тофика.
Наступает самое сложное.
«Жандарм» расщеплен надвое. Надо перекинуться на другой склон, и альпинисты перебрасывают через расщепление раздвижную лестницу. По ней, балансируя палкой, плавно проходит Фарамаз. Легко, почти не задерживаясь, проходит Кямиль. Медленно, но тоже очень ловко, пробирается Саша.
Тофик идет тоже хорошо, но ему остается миновать еще две ступеньки, когда лестница начинает ползти куда-то вниз. В тот же миг Тофик повисает на веревке, а в следующее мгновение оказывается уже рядом с товарищами.
У Кямиля, несмотря на стужу, проступает на лбу пот.
– О чем задумался? – как всегда, не унывал Саша.
– О тяжести пота, – утирая лоб, говорит Кямиль. – Как, по– твоему, сколько весит этот пот?
– Я тебе что, палата мер и весов? – взмолился Саша.
– Двинулись, – меняет тему Кямиль.
Им остается совсем немного, чтобы преодолеть «жандарма».
За этим подступом уже поблескивает глазурь ледяных полей Гарлыдага. Вершина по-прежнему не видна, ее закрывает туман, напоминающий густой дым.
Сильнее стал ветер, подымающий над склоном мелкую ледяную пыль.
Спортсмены, с термосом и плитками шоколада, садятся вокруг Фарамаза на круглом плато.
Хриплый, затяжной кашель Тофика заставляет Кямиля повернуться к нему.
Тофик пробует подавить приступ кашля, но кашель становится еще надрывнее. Парень отворачивается назад.
Кямиль, взяв его за шарф, поворачивает лицом к себе.
– У тебя шла кровь из носа? – хмурится Кямиль.
– У меня? – неуклюже играет Тофик, торопливо утирая щеки и нос. – А- а, это прыщик был…
Саша прикладывает руку к его лбу. Тридцать восемь, не меньше.
– Понимаю. Обидно, – говорит Кямиль. – Но придется остаться.
– Ладно, – вздыхает Саша. – Внизу не хотелось, наверху тем более…Но я останусь с ним.
– Собственно, – начинает Кямиль, но не договаривает, достает сигарету, закуривает.
Ребятам ясно, что он хочет сказать что-то очень важное.
– Собственно… – выпустив дым, тянет Кямиль. – Думаю, что проводнику полезнее остаться с вами. Мне он не нужен, я могу подняться и один.
– Никому нельзя, – вдруг говорит Фарамаз. – Закрывается.
– Пусть хоть пламя извергает, – огрызается Кямиль. – Теперь до нее хоть мертвым доберусь!…Саша!
– Слушаю, – уныло откликается Саша.
– Выберем укрытие, останетесь с больным.
– Кто больной? – поднимается на ноги Тофик. – Это я больной?
Он демонстративно вынимает флягу, отпивает большой глоток из нее, берет альпеншток.
– Я немощный, жалкий больной? – пробует он даже рассмеяться.
Очертя голову, спотыкаясь, он бредет в сторону вершины.
– Его хватит на четверть часа, а впереди четыреста метров снега и льда, – вслух думает Саша.
– Стой, кричит он. – Стой, Тофик.
В ответ Тофик затягивает знакомую нам студенческую песенку о профессоре и студенте. Вернее, он не поет. А исступленно выкрикивает слова песни, и звучит она совсем невесело.
– Не остановишь, – бормочет Кямиль.
– Но он и вправду болен, – встревоженно говорит Саша. – Вчера еще был болен, а сегодня совсем…
– Двинулись! – перебивает Кямиль.
Они бросаются догонять Тофика – темный силуэт в белесом мареве.
Они приближаются, но силуэт оказывается Фарамазом, который неизвестно как опередил их. Фарамаз перегоняет и Тофика, становится во главе цепи.
Усиливается ветер, вокруг уже вьюга.
Четверо начинают восхождение на вершину.
Трижды их совершенно закрывает белая мгла.
…Им приходится преодолевать бездонную ледяную пропасть.
…Им приходится нырнуть под выступ скалы, чтобы их не унес неожиданный дико грохочущий ледопад.
…Наконец, им приходится подниматься лицом к небу, а спиной – к крутому гребню: вырубать ледорубом ступеньки, и, становясь на них, вырубать новые… Все время спиной к вершине.
Вдруг, как по волшебству, стихает вьюга. Наступает абсолютный покой.
И мы видим альпинистов среди первозданного снежного царства – они находятся на верхней точке Гарлыдага, возле тура, сложенного предыдущими восходителями; над ними ослепительно сияет солнце.
Собственно, стоят трое – Фарамаз, Кямиль и Саша.
Тофик лежит возле тура ничком. Это был его последний рывок, после которого он свалился и дышит, как рыба, вытащенная из воды.
Казалось бы, победители должны смеятся, кричать, плакать. Но это была очень трудная победа: Кямиль и Саша безмолвно замерли на месте, только блаженная одурелая улыбка выдает их торжество.
– Гарлыдаг, высшая категория трудности, – почему-то шепотом, сам себе не веря, говорит Кямиль.
– Здесь и думается не просто, а в музыке, в стихах, – зачарованно шепчет Саша. – Отсюда я вижу потоков рожденье и первое грозных обвалов движениье… Или: на горах твоих кудри белей молока, как чадра, укрывают тебя облака… Или: среди утесов, троп и ледников, поддерживая глыбы облаков… Ой, ребята, не могу.
Он включает приемник на груди, сразу попадая на какую-то музыку.
– Все видишь? – спрашивает Кямиль у Саши.
Подняв очки, он широко простирает руки, точно пытаясь обнять все вокруг.
А вокруг льется и сверкает солнце, и раскрывается удивительная картина: причудливые очертания грозных пиков, чернота пропастей и ущелий, клубы облаков над долинами.
– Вижу, – шепчет Саша. – Хребет, отроги, честное слово – даже орла, парящего внизу.
– За горами – главный вестибюль института, – моргнув, добавляет Кямиль.
– Причем тут вестибюль? – тупо смотрит Саша.
– Там висит список хвостовиков, но он теперь не имеет никакого значения, – шепчет Кямиль. – На лицевой стене теперь висит портрет самых прославленных питомцев института…
– Ради этого ты и поднимался? – выключает приемник Саша.
– А ради чего? – моргая, но еще не догадываясь, почему, говорит Кямиль. – Прочесть тут стихи, да и то шепотом. Кстати, почему шепотом?
– То, что внизу говорят громко, на вершине говорят тихо, – вдруг из– под башлыка, целиком закрывшего его лицо, медленно произносит Фарамаз. – Спускаться надо, опять крутить начнет.
Кямиль нагибается, кладет в тур традиционную записку, и только сейчас спохватывается, что Тофик продолжает неподвижно лежать за туром.
– Он потерял сознание, – вскрикивает Саша, доставая какую-то склянку.
Фарамаз бросается к туру. Саша пробует влить содержимое склянки в рот Тофику, старик помогает его поднять.
Кямиль долго и резко, не понимая, что с ним, моргает. В суматохе никто до сих пор не заметил, что он с поднятыми очками.
В глазах Тофика, приходящего в себя, все отчетливее проясняется расплывчатое темное пятно. Оно становится Кямилем.
В глазах Кямиля все три отчетливо видных спутника постепенно превращаются в расплывчатые тени. Они сгущаются, сливаются темным пятном.
… – Очки, как тебя угораздило снять очки! – сетует Саша. – При таком сиянии!
– То-то проводник башлык надвинул, – продолжает по инерции растерянно моргать Кямиль. Он с запоздалой поспешностью опускает очки.
– Больно? – заглядывает ему в лицо Саша.
– Точки… Они горячие и колются… Сноп горящих точек… – передает свои ощущения Кямиль.
– Ничего не видишь? – напряженно спрашивает Саша, машинально оглядываясь вокруг: снова ветер начинает поднимать ледяную пыль.
– Ничего, – вынужден признаться Кямиль.
… – Встать можешь? – спрашивает Фарамаз у Тофика.
– Могу, – говорит, пытаясь встать, Тофик. – А идти – нет, не могу, – безнадежно добавляет он.
– Понесу его, – говорит Фарамаз, приблизившись к Саше.
– На руках? – ошеломленно бормочет Саша.
– Как придется, – поясняет Фарамаз. – Где на руках, где – на спине.
– А как с Кямилем? – помолчав, говорит Саша. – Он ничего не видит.
– Я останусь, – слышится голос Кямиля сзади.
Фарамаз и Саша одновременно поворачиваются в его сторону.
– Где останешься? – не понимает Саша.
– Найдите укрытие, оставьте термосы, консервы, – говорит Кямиль, совсем как слепой ощупывая стенку тура.
– Ты сошел с ума, – орет Саша.
– Нет, глаза. Но это проходит, – упрямо стискивает зубы Кямиль.
– Не глупи, Кямиль, – хватает его за плечи Саша.
Кямиль сбрасывает его руки с плеч.
– Никто не виноват, что я снял очки, – зло говорит он.– Никто, кроме меня самого. Понял?
– Не понял, – твердо говорит Саша.
– Уходите, – приказывает Кямиль. – Трое одного не ждут.
– Оставьте и меня, – неожиданно произносит Тофик, – метель начинается, уходите вдвоем.
Ошеломленный, не зная, что предпринять, Саша стоит между Тофиком и Кямилем.
– Четверо, – коротко произносит Фарамаз. – Четверо поднялись, четверо спустимся.
– Трое, – иступленно кричит Кямиль.
Фарамаз с такой силой сжимает ему руку, что он невольно корчится от боли.
– Четверо, – упрямо повторяет старик.
Свист ветра заглушает его последние слова.
…Сквозь этот свист, в порывах новой вьюжной волны, по снежному полю вниз несется странный поезд: на ранцах, служащих салазками, по двое сидят восходители: Фарамаз, за шею которого цепляется Тофик, и Саша, впереди которого неподвижно и сурово застыл Кямиль. Фарамаз управляет палкой, как рулем и тормозом. То же самое Саша делает альпенштоком.
Стремительно мчатся вниз салазки. Фарамаз замедляет ход у ледяного гребня, резко поворачивает вправо. Саша повторяет его маневр.
Снова катятся салазки. Это напоминает головокружительный слалом.
Фарамаз тормозит у откоса, дожидаясь вторых салазок
– Можешь брать патент за изобретение, – отдувается Саша, тоже остановив у откоса. – Всемирный аттракцион, реальность на грани фантастики, вход – бесплатный… Тяжело? – обращается он к Фарамазу.
– Теперь легче будет, – уклончиво отвечает Фарамаз.
Постепенно убыстряя ход, ранцы сползают вниз по снежному полю.
Все быстрее и быстрее их ход, все резче повороты.
– А теперь? – снова спрашивает Фарамаза Саша.
Фарамаз молчит. Он кидает Саше конец связки, пропускает ее через Тофика, держит конец в руках. Помогая друг другу, все четверо ползком преодолевают заснеженный гребень.
…Изнемогающие альпинисты, забравшись под выступ скалы, остановились немного передохнуть.
Вокруг воет метель. Один слепой. Другой – больной. Видно, что заметно сдал и Саша. Фарамаз, нахохлившись, сидит в сторонке, напоминая старую птицу.
– Сегодня двадцатое? – вдруг спрашивает Фарамаз.
– А черт его знает, я и забыл, – сквозь зубы цедит Тофик.
– Двадцатое, – твердо говорит Фарамаз.
Погрузившись в раздумье, он снимает с нитки один шарик своих четок, незаметно кидает его в зиющую рядом щель.
Кямиль ничего не мог увидеть, если бы и захотел, Тофик, задрав голову, в эту минуту пил сок из фляги, но Саша заметил движение старика.
– Суеверие такое? – любопытствует он.
– Закон, – поправляет старик.
– Но ты же ничего не расскажешь, – с сожалением вздыхает Саша.
– Расскажу, – неожиданно соглашается Фарамаз, по привычке перебирая четки.
Кямиль не видит друзей. Перед ним по-прежнему только искрящаяся темная пелена. Он не понимает, о чем идет речь. Но явственно слышит флегматичный голос старого горца:
– Они принадлежали Фатьме, а подарил их – я, в день, когда она стала моей женой. Уговорились, что шариков – сто, и сто лет жизни вместе. Каждый год она снимала по одному шарику. А когда мы провели разведчиков и шли обратно, просвистела пуля… Снайпер-фашист стрелял… Фатьма упала, но успела протянуть мне это… Тридцать восемь еще осталось. Помни уговор, Фарамаз, – сказала она… Уговор – закон… Вот, выполняю…Сегодня еще год исполнился… И еще семнадцать осталось.
– Сколько же тебе лет, старик? – ошеломленно лепечет Тофик.
– Девяносто два, – говорит Фарамаз.
– О чем вы, о чем? – не выдерживает Кямиль.
– О четках, – говорит Тофик. – И о любви в горах.
Вздрогнув, Кямиль машинально нащупывает что-то в кармане.
– Что ты потерял? – наклоняется к нему Саша.
– Забыл положить одну вещь… В тур, наверху…
…Неподалеку от базового лагеря стоит большая группа людей во главе с Курбановым – студенты, девушки, работники базы.
– Салам, – стала махать девушка с веснушками.
– Привет… Бонжур…Гутен морген… – слышится на все лады.
Но веселые возгласы тут же стихают.
По моренному полю движутся четверо: Фарамаз, как поводырь, ведущий Кямиля, за ним Саша, поддерживающий еле передвигающего ноги Тофика.
Курбанов напряженно всматривается в четверку, а когда альпинисты уже приблизились вплотную, жестом спрашивает Фарамаза – мол, что случилось?
Фарамаз дважды кивает – ничего, ничего.
Курбанов опять молча спрашивает, что с ребятами?
Фарамаз кивает – ничего страшного.
Тогда Курбанов показывает вверх – мол, поднялись?
Фарамаз показывает обломком палки назад, кверху, к самому Гарлыдагу…
…И Гарлыдаг, устремив свою белую голову в небо, лежит на поверхности озера.
Чуть ниже – голова Кямиля с белой повязкой на глазах.
Рядом с ним – голова Севды.
– Что же произошло, Кямиль? – тревожно спрашивает Севда. – Ну, неделя, другая – глаза пройдут. Вы же поднялись на этот пик?!
– Мы поднимались высоко, Севда, – негромко говорит Кямиль. – Гораздо выше, чем я думал… Где наши ребята?
– Там, у беседки, – показывает в сторону базы Севда. – Наверное, опять поют или показывают фокусы.
– Двинулись, – поднимается Кямиль. – Не могу, когда один. Привык к «связке» за эти дни…
Они идут от озера в сторону беседки, откуда слышны голоса и смех.
Притихшая Севда ведет Кямиля. Она незаметно вглядывается в его изменившееся лицо, пытаясь прочесть его мысли.
Они идут, Кямиль вынимает из нагрудного кармана бусы, перебирает их, как четки.
– Тут мало… – раздумчиво произносит он. – Приедем в Баку, подарю тебе еще одну нитку, чтоб было сто бусинок... Или, хотя бы, восемьдесят…
Источник azyb.net/cgi-bin/jurn/main.cgi?id=391
Как говорил Анатолий Букреев «Горы - не стадионы, где я удовлетворяю свои амбиции, они - Храмы, где я исповедую свою религию».
|
| |
|
|
